Неточные совпадения
Внезапно в
коридоре хлопнула дверь, заскрипел
пол и
на пороге комнаты Самгина встал, приветственно взвизгивая, торговец пухом и пером, в пестрой курточке из шкурок сусликов, в серых валяных сапогах выше колен.
Незадолго до этого дня пред Самгиным развернулось
поле иных наблюдений. Он заметил, что бархатные глаза Прейса смотрят
на него более внимательно, чем смотрели прежде. Его всегда очень интересовал маленький, изящный студент, не похожий
на еврея спокойной уверенностью в себе и
на юношу солидностью немногословных речей. Хотелось понять: что побуждает сына фабриканта шляп заниматься проповедью марксизма? Иногда Прейс, состязаясь с Маракуевым и другими народниками в
коридорах университета, говорил очень странно...
Когда Самгин вышел в
коридор —
на стене горела маленькая лампа, а Николай подметал веником белый сор
на полу, он согнулся поперек
коридора и заставил домохозяина остановиться.
Против Самгина лежал вверх лицом, закрыв глаза, длинноногий человек, с рыжей, остренькой бородкой, лежал сунув руки под затылок себе. Крик Пыльникова разбудил его, он сбросил ноги
на пол, сел и, посмотрев испуганно голубыми глазами в лицо Самгина, торопливо вышел в
коридор, точно спешил
на помощь кому-то.
Она двумя пальцами взяла за голову рыбу, а когда та стала хлестать хвостом взад и вперед, она с криком: «Ай, ай!» — выронила ее
на пол и побежала по
коридору.
Даже
на тюремном дворе был свежий, живительный воздух
полей, принесенный ветром в город. Но в
коридоре был удручающий тифозный воздух, пропитанный запахом испражнений, дегтя и гнили, который тотчас же приводил в уныние и грусть всякого вновь приходившего человека. Это испытала
на себе, несмотря
на привычку к дурному воздуху, пришедшая со двора надзирательница. Она вдруг, входя в
коридор, почувствовала усталость, и ей захотелось спать.
Уголовные теперь затихли, и большинство спало. Несмотря
на то, что люди в камерах лежали и
на нарах, и под нарами и в проходах, они все не могли поместиться, и часть их лежала
на полу в
коридоре, положив головы
на мешки и укрываясь сырыми халатами.
Пройдя сени и до тошноты вонючий
коридор, в котором, к удивлению своему, они застали двух прямо
на пол мочащихся арестантов, смотритель, англичанин и Нехлюдов, провожаемые надзирателями, вошли в первую камеру каторжных.
За несколько дней до праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение. Мыли
полы, обметали стены, чистили медные приборы
на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились по комнатам и
коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились
на девичье крыльцо. В воздухе носился запах прокислых помоев. Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (с последнего Светлого праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.
Наконец, мы попали в
коридор более чистый и светлый, с ковром, и вошли в большой кабинет, ярко освещенный, с шкурой белого медведя
на полу.
Тут велели расписку дать, а Левшу до разборки
на полу в
коридор посадить.
Удивительным манером полшкипер как-то очень скоро Левшу нашел, только его еще
на кровать не уложили, а он в
коридоре на полу лежал и жаловался англичанину.
В
коридоре было чуть посветлее, и когда сторож опустил свою ужасную ношу
на пол, то Тамара
на мгновение закрыла лицо руками, а Манька отвернулась и заплакала.
Из столовой был
коридор в девичью, и потому столовая служила единственным сообщением в доме;
на лаковом желтом ее
полу была протоптана дорожка из
коридора в лакейскую.
Потом гостиница с вонючим
коридором, слабо освещенным коптящею керосиновой лампой; номер, в который она, по окончании спектакля, впопыхах забегает, чтоб переодеться для дальнейших торжеств, номер с неприбранной с утра постелью, с умывальником, наполненным грязной водой, с валяющеюся
на полу простыней и забытыми
на спинке кресла кальсонами; потом общая зала, полная кухонного чада, с накрытым посредине столом; ужин, котлеты под горошком, табачный дым, гвалт, толкотня, пьянство, разгул…
Ночь становилась все мертвее, точно утверждаясь навсегда. Тихонько спустив ноги
на пол, я подошел к двери, половинка ее была открыта, — в
коридоре, под лампой,
на деревянной скамье со спинкой, торчала и дымилась седая ежовая голова, глядя
на меня темными впадинами глаз. Я не успел спрятаться.
Во многих лавках и закрытых клетках пели соловьи, знаменитые курские соловьи, за которых любители платили сотни рублей.
На развале — пряники, изюм, чернослив, шептала, урюк горами высились. Гармонисты, песенники, рожечники, гусляры — повсюду. Около материй толпились бабы в паневах, сарафанах и платках и модные дамы-помещицы.
Коридор и
полы лавок были мягки от свежего душистого сена и травы — душистой мяты и полыни.
Искаженные лица, разорванные платья запрыгали в
коридорах, и кто-то выстрелил. Замелькали палки. Персиков немного отступил назад, прикрыл дверь, ведущую в кабинет, где в ужасе
на полу на коленях стояла Марья Степановна, распростер руки, как распятый… он не хотел пустить толпу и закричал в раздражении...
Стены
коридора были выложены снизу до половины коричневым кафелем,
пол — серым и черным в шашечном порядке, а белый свод, как и остальная часть стен до кафеля,
на правильном расстоянии друг от друга блестел выгнутыми круглыми стеклами, прикрывающими электрические лампы.
Я иду за своей женой, слушаю, что она говорит мне, и ничего не понимаю от волнения. По ступеням лестницы прыгают светлые пятна от ее свечи, дрожат наши длинные тени, ноги мои путаются в
полах халата, я задыхаюсь, и мне кажется, что за мной что-то гонится и хочет схватить меня за спину. «Сейчас умру здесь,
на этой лестнице, — думаю я. — Сейчас…» Но вот миновали лестницу, темный
коридор с итальянским окном и входим в комнату Лизы. Она сидит
на постели в одной сорочке, свесив босые ноги, и стонет.
В нашей скромной семье, состоявшей, за частыми отлучками отца, из матери и детей, не было никакого мужского господского элемента, и потому наши затрапезные сенные девушки сидели, как мы их видели, наверху за работой. Но у Зыбиных, где дом был разделен продольным
коридором на две половины, горничные, поневоле поминутно встречаясь с мужским
полом, щеголяли самыми изысканными прическами и нарядами.
Во внутреннем
коридоре только слабым светом горит ночник, прицепленный к стене под обручами, обтянутыми бумажными цветами. Он освещает
на полу тюфяк, который расстилается для акробатов, когда они прыгают с высоты:
на тюфяке лежит ребенок с переломленными ребрами и разбитою грудью.
В доме он уже никого не встретил, все выскочили в сад; одни только девочки, дочери Ипатова, попались ему в
коридоре, возле передней; помертвев от испуга, стояли они в своих белых юбочках, с сжатыми руками и голыми ножками, возле ночника, поставленного
на полу. Через гостиную, мимо опрокинутого стола, выбежал Владимир Сергеич
на террасу. Сквозь чащу, по направлению к плотине, мелькали огни, тени…
Косо улыбнувшись, Коротков прогремел замком, в двадцать рейсов перетащил к себе в комнату все бутылки, стоящие в углу
коридора, зажег лампу и, как был, в кепке и пальто, повалился
на кровать. Как зачарованный, около получаса он смотрел
на портрет Кромвеля, растворяющийся в густых сумерках, потом вскочил и внезапно впал в какой-то припадок буйного характера. Сорвав кепку, он швырнул ее в угол, одним взмахом сбросил
на пол пачки со спичками и начал топтать их ногами.
Но Анна Фридриховна вскакивает и бежит в
коридор, поручик лениво следует за ней. Из номера пятого кисло пахнет газами бездымного пороха. Смотрят в замочную щелку — студент лежит
на полу.
Стихло в гостинице, лишь изредка слышится где-то в дальних
коридорах глухой топот по чугунному
полу запоздавшего постояльца да либо зазвенит замок отпираемой двери… Прошумело
на улице и тотчас стихло, — то перед разводкой моста через Оку возвращались с ярманки последние горожане… Тишина ничем не нарушается, разве где в соседних квартирах чуть слышно раздается храп, либо кто-нибудь впросонках промычит, пробормочет что-то и затем тотчас же стихнет.
Сейчас Феничку узнать нельзя. Вместе с Шурой Огурцовой, своей подружкой, она льет воду
на доски
коридора и начинает энергично водить по
полу шваброй, обвязанной тряпкой
на конце.
Они пошли по
коридору. Варвара Васильевна тихо открыла дверь в арестантскую. В задней ее половине, за решеткою, сидел
на полу больной. По эту сторону стоял больничный служитель Иван — бледный, с широко открытыми глазами. Маленькая лампочка горела
на стене. Варвара Васильевна шепотом спросила служителя...
Во время работы стали появляться мучительные боли в груди и левом боку; поработав с час, Андрей Иванович выходил в
коридор, ложился
на пол, положив под себя папку, и лежал десять — пятнадцать минут; отдышавшись, снова шел к верстаку.
Огромный старинный барский дом с несчетным количеством комнат.
Полы некрашеные, везде грязновато; в
коридоре пахнет мышами.
На подоконниках огромных окон бутылки с уксусом и наливками. В высокой и большой гостиной — чудесная мебель стиля ампир, из красного дерева, такие же трюмо, старинные бронзовые канделябры. Но никто этому не знает цены, и мы смотрим
на все это, как
на старую рухлядь.
В длинном
коридоре пятого этажа, между церковью
на одном конце и залою
на другом, целая толпа людей обоего
пола.
И он уже выкрикнул первый слог этого слова, но вдруг весь этот высокий, красивый
коридор с
полом, устланным прекрасным ковром, со спускавшимися с потолка изящными газовыми лампами и, наконец, появившиеся
на его повороте двое изящных молодых людей — это были гости Николая Герасимовича — сомкнули уста Мардарьева и выкрикнутое лишь «кар» замерло в воздухе, как зловещее карканье ворона около помещения, занимаемого Николаем Герасимовичем.
Ростов с фельдшером вошли в
коридор. Больничный запах был так силен в этом темном
коридоре, что Ростов схватился за нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся
на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье. Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядывал
на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там
на полу,
на соломе и шинелях.
Задыхаясь, уже молча, боролась отчаянно женщина и старалась укусить хватавшие ее жесткие пальцы. И растерянно, не зная, как бороться с женщинами, хватая ее то за волосы, то за обнажившуюся грудь, валил ее
на пол белобрысый городовой и отчаянно сопел. А в
коридоре уже слышались многочисленные громкие, развязные голоса и звенели шпоры жандарма. И что-то говорил сладкий, задушевный, поющий баритон, точно приближался это оперный певец, точно теперь только начиналась серьезная, настоящая опера.